– А чай? – спросил муж, – пирог же?

– Тут память жизни, – сказали хором Егоровна, Петька и Мишка, – а чай ты и дома можешь попить…

Наташки мы так и не дождались, и вышли в глухую ночь. Подсвеченный телевизором, сидел на кухне Дедулик, и, перекладывая фотографии, пил чай с черничным пирогом, не забывая облизывать сладкие от варенья пальцы…

Дедулик сегодня приехал на зимнем тракторе. Спешился, помял дутыми сапогами снег, поохал и зашел чаю попить. Всё лицо его было обернуто в шарф. Дамский такой, в нежные полосы.

– Ты чего? – спросил муж, снимая кота со стола и расчищая место, – джихад, поди, объявил?

– Да не до баб мне! – взмолился Дедулик, – зуб ноить и ноить! Какие тут, к лешему, девки!

– А лечить?

– А ездил в Торопец! Ну, корова т и корова! С таким выменем ей одно молоко давать! А она …щяпцами по рту, жуть что!

– Видать, молодая, – муж заинтересовался, – неопытная еще?

– Где молодая? Где? – Дедулик лег подбородком на стол, грея зуб о чашку, – молодые замужом все! А энту, видать, за страх такой, что над людями делает и не женить никогда…

– Так выдрать?

– Куда? Она мне там точила дыру-то, точила… пенёк оставши, снутри пустой весь! А был зуб новый! На ём золота коронка…

– Да выдери ты!

– А коронку куда?

– Во! – муж почесал за ухом, – я тебе дырку в ней высверлю, и дырку в ухе проткнем – будешь носить… а чего – золото!

– А и ведь! – обрадовался Дедулик, – я чисто цЫган буду!

– Ну! – поддержал его муж, – а лошадь мы тебе справим…

– Так и тогда и сведу у кого… раз цЫган-то!

На том и порешили.

– Раньше на работе о бабах, а на бабе – о работе, – говорит Свербигуз, поглаживая небольшую, с блюдце, лысину, – а теперь не так!

– А как? – Дедулик пытается налить в блюдце сгущенное молоко, – теперь же работы нет, если на пенсии?

– У кого пенсия, хорошо, – муж пододвигает Свербигузу колбасу, – а у кого нет, тому плохо!

– А у кого и баба, и пенсия, – тому и работать не нужно, – Свербигуз пьет водку, как минералку – глоточками, – а баба, от неё убыток. Что пенсии, что зарплате. Я всегда нычки делал, у меня собака была овчарка. Я к нему в будку, что прикопил, и прятал. Жене, зачем к собаке интерес иметь? Она в будку задом не пролезет же. И хранил.

– Не нашла? – муж косится на меня, – а то некоторые где хочешь, найдут!

– Не нашла, – Свербигуз промокает лысину вафельным полотенчиком, – а потом собака ощенилась на хрен и все. Щенки сожрали деньги. В муку!

– Так кобель же? – Дедулик берет кружочек колбаски и кладет на печеньку, – ты ж говоришь «к нему»?

– А ты не придирайся! – Свербигуз надувает щеки, – не кобель же съел? А чё ты в гостях сгущёнку ешь и кофе пьёшь, я ж не спрашиваю!

– А я любил повариху! – Дедулик дует на кофе, и рябь бежит по блюдцу, – в армии у нас повариха была…

– Красивая? – спрашивает муж.

– Женщина ж, говорю! – Дедулик злится, – я ж говорю – в армии! Причем тут «красивая», вот, что ты в армии не служил видно сразу! В армии кому красота нужна? И еще у нее сахар с маслом был. И я как-то раз…

Тут я понимаю, что я чужая на этом празднике жизни, и деликатно выхожу, громко хлопнув дверью – пусть о работе поговорят. На ночь-то?!

Мчим в Торопец. Впереди нас, вздымая валы снега и вихри песка, мчит Дедулик на машине – жертве импортозамещения. Жертва громыхает, но летит изрядно. Останавливаемся у железнодорожного переезда по надобности – девочка остается в машине, мальчики – налево. Пользуясь моментом, мальчики проверяют машинное нутро. Естественно, тут же заходит разговор о любви в виде воспоминаний. Склоняясь над мотором, Дедулик сладчает лицом:

– Ох, скажу я тебе, Сашка, была у меня первая жонка.

– Это до Ленки? Тоже Мурманская, поди?

– Куда! Это еще после учебки, когда мы на стапелях варили крейсер! Ленка, почитай, финишная ленточка. Хоша я еще на Любку поглядываю. На райповскую, да. Но та была… епть как жа её?

– Её звали Нинка! – кричу я в окно. – Эту легенду в исполнении Дедулика я слушаю восьмой раз.

– Точно! Нинель. Она. Красоты была такой, я её в дому держал. Обженились затемно, и всё.

– А какой красоты? – муж мечтательно щурится.

– Дикай! Носик бубочкой, волоса пухлатые, льненые, сама… дробненькая, но злючая, как стрекалка и хуже. Я ей говорю за твой характер язвенный, я буду тебе держать в занавеске на лице как женщину востока. А она? Ты мне еще в дощатый сортир запри, я в нем по селу буду бегать! Не, на?

– «На» – полное, – подтверждает муж.

– Вот. А тут она меня омманувши, и я довез её до города который порт каких морей не знаю, мол, к дохтуру по женскому. Я сел у колидоре, стерягу. Она шелыгает-шелыгает, то с банками какими, то со склянками, то ей шприца, горстьми таблетки, то еще чаво. Отвлекся. Задремал. Проснулся – а няньки полы моють. Где, обспрашиваю на предмет культурности обращения, моя Нинель? Нянька в слёзы – а уже всех уложили, кого надо, оставши разбежавши.

– Ну?

– Вот те ну. И не видел ее больше. Видать, схарчил кто. Либо сманили. Дорога т рядом. Документы подал в загс, все – свободна. Я в Мурманск. Мореманом. Потом другая была, еще после и до Ленки.

– Так Нинель? – я аж выпадаю из окна от любопытства.

– А че? Помёрла. Да. В печали дней. Это мне семнадцать лет как назад соопчили. Адмирал её видал. Буфетчицей она была на гражданском каком судне. Каботаж близ берегов Родины. У нас с ей родни обсчей по деревне жительства полно было, а так сошло, что одна она вовсе и была т. Потому вино любила, громкую музыку и красота смутила ей ум.

Я вижу, как муж сочувственно кивает головой, а Дедулик утирает лицо ветошкой. Мимо идет пава, на высоких каблучках, в полушубочке.

– А! – толкает Дедулик мужа в бок, – а?

– Ты бы уж лучше рыбу ловил, ей-Богу, – укоряет его муж, и они погружаются в машинные кишочки.

По воскресеньям к нам заезжает Дедулик. У него маршрут выходного дня. К Егоровне, к Васильевне, к деду Петру, к бабе Вале. А как же! В будни всех не обскачешь… дела-дела…

– А вот ты, мне Саня, какую вещь скажи, – Дедулик обмакивает баранку в варенье, – вот какой враг шкворня эти точил? – Дедулик достает из сумки металлический хлам и устанавливает его на столе. Муж надевает очки.

– Руки бы поотрывать тому, кто бронзу на медь тут заменил! – замечает муж сурово.

– А вот, найди! Найди, попробуй! Я продавца пытать начал, а тот что-то…

– Раскололся?

– Да не… заплакал, так ему меня жалко стало…

И они уходят в гараж – видимо, что бы заставить шкворня забронзоветь?!

Бородулин с мужем моим прилаживают куйню на старый холодильник. Холодильник гнётся и трещит, и, в конце концов, сплющивается.

– Хреновые холодильники раньше делали, – говорит Борода.

– Зато куйни хорошие, – замечает муж, подкатывая старую электроплиту, – давай сюда наладим.

Тут пришел Дедулик.

– Хреновая плита, металлу никакого, щас продавит.

Продавило.

– Давай либо из кирпича сложим?

– Сварим?

– А ну её на землю, и ну её на?

Сидят, думают. На куйню планируют берёзовые листья, кленовые самолётики и яркие бабочки.

– А либо завтра ВДВ? – Дедулик почесывает тельник свободной от куйни рукой.

– И либо чё? – Борода курит, стряхивая пепел на сапог Дедулика, – фонтана нету?